Социальная сфера экономической жизнедеятельности общества // Экономическая социология: учеб. пособие / В. Е. Пилипенко, Э. А. Гансова, В. С. Казаков и др.; Под ред. В. Е. Пилипенко. – К.: МАУП, 2002. – С. 33-77.

 


 

 

Выяснение того, что представляет собой социальная сфера и как она взаимодействует с экономикой общества — наиболее важные вопросы курса экономической социологии. Более того, существует мнение о том, что именно "взаимодействие двух основных сфер общественной жизни: экономической и социальной, соответственно взаимодействие двоякого рода процессов: экономических и социальных" является объектом экономической социологии [17, 49]. Высказывалась также точка зрения, согласно которой из понятия "социального" следует выводить все особенности представлений о предмете социологии [3]. Возрождение в советский период социологии как науки связано с тем, что она непосредственно была сопричастна к так называемому социальному планированию, в практике которого и произошло выделение социальной сферы [55]. "Социальность" называют также "предельным понятием" социологии. По мнению социолога Ю. Давыдова, "рассматривает ли социолог общество как реальность особого рода или пытается вычленить простейшую единицу социальной связи (либо социальной деятельности), чтобы сделать ее точкой отсчета, — во всех случаях "предельным понятием", определяющим его исследовательский горизонт, остается категория социальности. Вот "материя", из которой соткана та реальность, какую исследует социолог. И стоит только ему "оторваться" от этой реальности, как он перестает быть социологом" [9, 5].

Но что представляют собой "социальность" и "социальное"? Что подразумевается под "социальными отношениями", "социальной политикой", "социальными факторами производства"? Необходимость ответа на эти вопросы обусловлена не только практическими потребностями совершенствования социальной сферы, формирования так называемой социально ориентированной экономики, но и задачами развертывания социологических исследований определенного профиля, в частности в области экономической социологии.

 

 

 

Социальное в социологической литературе порой понимается очень широко, например как дихотомическое к естественному (соци-

{33}

 

альное — это неестественное любое общественное, если исходить из антитезы природа/общество) или к индивидуальному. По поводу последнего делаются различные уточняющие утверждения: это взаимодействие по меньшей мере двух (но и множества) индивидов — свидетельство прежде всего совместного характера человеческой жизнедеятельности, наличия связей, которые объединяют их в нечто целое и т. д. Такое понимание социальности широко распространено в мировой социологической литературе. Более того, термин "социальное" употребляют и к животным, живущих и удовлетворяющих свои естественные потребности совместно в "сообществах", а не индивидуально.

В советское время в литературе по социологии популярно было понимание социального как аспекта ("притом важнейшего") системы общественных отношений. "Конкретизация" понимания социального состояла в том, что социальные отношения считались отношениями равенства и неравенства по положению людей и групп в обществе [34]. Но это уточнение не проясняло проблемы, ибо возникал вопрос: равенство или неравенство в чем-то — какое положение в обществе имеется в виду? Ведь когда в обиходе говорят о социальном положении людей, то имеют в виду нечто более определенное. Мало что дает и указание на то, что социальные отношения — это отношения между общностями, классами, группами и личностями, так как между всеми этими субъектами существуют, очевидно, и другие отношения, отличающиеся от социальных (например, нравственные, политические, правовые и пр.). Ясно и то, что такое слишком широкое понимание социального не дает представления о том, что такое социальная политика в отличие от политики вообще, что означают "социальные факторы экономики" и как понимать экономику социально ориентированную.

Для более глубокого уяснения того, в каком смысле вообще употребляют многозначное и трудноопределимое понятие "социальное", предлагаем ознакомиться с работами отечественного социолога Н. Мокляка [26].

Здесь же попытаемся разобраться в том, что представляет собой социальная сфера как особая сфера жизнедеятельности общества и что означают социальные отношения как специфический вид общественных отношений, функционирующих наряду с экономическими, политическими, различного рода духовными отношениями. Соответственно следует уяснить специфику и особенность социального.

{34}

 

2.1   Социальная сфера  – специфическая сфера жизнедеятельности общества. Ограниченность распределительной трактовки социального

 

В наибольшей степени специфика социального выражена в том, когда оно связывается с определенными условиями и средствами расширенного воспроизводства людей. Соответственно социальная сфера — это сфера поддержания жизни, удовлетворения многообразных человеческих потребностей посредством присвоения средств жизнедеятельности и существования. Другими словами, речь идет о присвоении средств и условий воспроизводства человека как субъекта общественных отношений, о воспроизводстве индивида как субъекта труда, о преобразовании общечеловеческой природы индивида, формировании у него способностей к многообразной деятельности. Сфера, в которой происходит это присвоение, является социальной. Отношения (между людьми, группами людей, человеком и обществом), посредством которых осуществляется это присвоение, называются социальными.

Сразу же отметим, что понятие "средства и условия воспроизводства человека" носит конкретно-исторический характер. В настоящее время в средства воспроизводства человека как общественного существа следует включать также средства, обеспечивающие получение информации, а в совокупность факторов, необходимых для функционирования человека как субъекта труда, входят также те, которые обусловливают доступность образования. Изменяется и количество благ, необходимых для воспроизводства человека как субъекта общественной жизни. К таким благам в настоящее время относятся и те предметно-вещественные реалии, которые являются средствами удовлетворения духовных потребностей (например, телевизор, магнитофон, проигрыватель, кино- и фотоаппаратура, а в последнее время — компьютер и необходимое оборудование, обеспечивающее информационные услуги). Результаты духовного производства (например, образование) становятся фактором производства материального. Общеобразовательное и профессиональное развитие, являющееся важнейшими факторами трудовой деятельности, — необходимое условие жизнедеятельности. А врачевание, экологически чистая среда, рекреационные факторы (обусловливающие отдых и развлечения) как условия существования также относятся к необходимым

{35}

 

условиям воспроизводства человека, охраны его здоровья, поддержания жизни и работоспособности. Все это становится важной составляющей так называемой индустрии производства.

Итак, область присвоения этих разнообразных условий и средств, набор которых определен конкретно-исторически, образует социальную сферу жизнедеятельности общества.

Далее о "присвоении". Оно не есть просто обладание вещами, а является овладением ими (усвоением, освоением) в процессе жизни и деятельности. Именно в этом состоит основной смысл понятия "присвоение" в данном контексте. Это вполне соответствует тому, как это понятие трактуется в философской литературе [14,18]. Добавим также, что речь идет о присвоении определенных условий и средств, относящихся к предметно-вещественной, "вещной" или даже "материально-вещной среде", включенной в человеческую жизнедеятельность. Не следует чрезмерно расширять представление об условиях и средствах, присвоение которых образует социальную сферу жизни общества. Расширять до такой степени, чтобы включать в эти условия также средства духовные, политические, правовые и другие многообразные факторы человеческой жизнедеятельности, хотя они, безусловно, являются важными составляющими среды, которая также присваивается человеком и обусловливает его формирование и развитие.

Предметно-вещественная, "материально-вещная среда" выполняет многообразные функции в обществе. Она является материальным источником и средством поддержания многообразных форм жизнедеятельности и существования. В рамках марксистской концепции предметно-вещественная среда анализировалась преимущественно в этом качестве (см., например, [43]). В современной социальной антропологии и социологии большое внимание уделяется функционированию вещей как символов, выясняется место предметно-вещественной среды в знаковых системах, характеризуются смысловые элементы этой среды (М. Фуко, Ж. Бодрийяр и др.). Как считает Ж. Бодрийяр [4], функциональность вещи состоит в том, что она "реализует себя, точно соответствуя реальному миру и человеческим потребностям". Однако интегрируясь в некоторое целое, вещь способна также «преодолеть свою "функцию" ради какой-то вторичной функции, стать элементом игры, комбинаторной исчислимости в рамках всеобщей теории знаков» [4, 45]. Функционированию вещей как "объективированных представлений", обусловливающих "стиль жизни", уделяет внимание П. Бурдье [6]. Символическая функция вещей, как известно, приобре-

{36}

 

тает все большее значение в современном обществе. Тем не менее, непосредственно воспроизводящая функция предметно-вещественной среды, представляющая собой социальные условия человеческой жизнедеятельности, сохраняет первичный, базовый характер.

Отметим также еще одно чрезвычайно важное обстоятельство. "Материально-вещная среда", которая обусловливает воспроизводство человека как общественного существа, — это не только экологическая среда и совокупность социально-территориальных условий и то, что является преимущественно результатом материального производства. Социальная среда, обусловливающая воспроизводство человека как общественного существа, — это и производственная деятельность непосредственно человека. Труд, как известно, и созидатель вещественного богатства (труд как средство к жизни), и его преобразователь ("ваятель"). Социальный процесс как процесс воспроизводства человека — это прежде всего реализация и развитие человеческих способностей посредством производственной деятельности, а также самореализация субъекта труда, его творческих потенций и умений.

В узко терминологической трактовке социальных отношений как специфических общественных отношений, функционирующих наряду с экономическими и политическими, а также в понимании социальной природы труда и производства велика заслуга К. Маркса. Это признается и в немарксистской социологии. Как считает, например, известный американский социолог А. Босков, идеи К. Маркса о социальных отношениях в сфере производств "...постоянно занимают социологов" [5, 36]. Отдавая должное марксовскому пониманию "социального", важно уяснить суть этого понимания как звена, которое опосредствует взаимодействие способа производства материальной жизни, экономической структуры общества с политическими, правовыми и всеми другими общественными отношениями. (Согласно К. Марксу "способ производства материальной жизни обусловливает социальные, политические и духовные процессы жизни вообще".) Обвинение К. Маркса в "вульгарном экономизме" в значительной степени обусловлено тем, что не понимается, какую роль в марксовской концепции играет особым образом трактуемое "социальное", какое место оно занимает в целостной системе общественных отношений.

В марксистской теории общества есть и сильные, и слабые стороны, есть и то, что, собственно, никогда не было научно обоснованно (например, теория социализма). На это еще во второй половине XIX в., как известно, указывал М. Вебер, с величайшим почтением, однако,

{37}

 

относившийся к К. Марксу как мыслителю. Ни одна социологическая теория не может претендовать на решение всех исследовательских задач, которые возникают при изучении общества. Каждая из теорий в большей степени, чем другая, пригодна для анализа каких-то специфических проблем, определенных аспектов действительности. Не случайно современные социологи пришли к мысли о необходимости синтеза теорий. И этот синтез означает не забвение того, что подтвердило свою эвристичность и научную ценность, а максимально возможное использование всего ценного и адекватное его истолкование. Что касается социальных аспектов труда и уяснения специфики социального, то без марксистской концепции здесь не обойтись. Как считал К. Маркс, труд — это творец, а "человек есть результат его собственного труда". Соответственно социальный процесс, который как бы надстраивается, по К. Марксу, непосредственно над способом производства, не сводится лишь к процессу распределения и потребления. Он представляет собой также непосредственный процесс человеческой деятельности, характеризуемый не только его вещественными результатами или условиями, человеческими качествами, которые он формирует.

Известно, что еще недавно обществоведы, называющие себя марксистами, говоря о социальных различиях, социальном неравенстве, социальной политике применительно к "социалистическому обществу", как правило, имели в виду различия в условиях труда и быта (включая, а часто абсолютизируя, различия в заработной плате). Таким образом, социальные отношения ограничивались по существу узко понимаемыми отношениями распределения. Однако перенесение центра тяжести в характеристике социальных отношений любого общества, в том числе и того, которое называлось социалистическим (например, при выявлении его "преимуществ" или "недостатков"), на распределительные отношения не являлось правомерным. За это в свое время К. Маркс критиковал одного из деятелей немецкого рабочего движения Ф. Лассаля, имея в виду его рассуждения о будущем обществе. К. Маркс считал, что позиция Ф. Лассаля по данному вопросу является "отрыжкой вульгарного социализма" (представление о том, будто социализм вращается преимущественно вокруг вопросов распределения).

Вульгарность понимания социализма в советский период выражалась, в частности, в самой трактовке известной "формулы социализма": "от каждого — по способностям, каждому — по труду". Интерпретируя эту формулу, адресовались преимущественно ко второй ее половине, явно недооценивая первую. Более того, первая половина формулы пони-

{38}

 

малась как императив полной самоотдачи: "на что способен — отдай все"*. Но так ли следовало понимать формулу, характеризующую общество, которое претендует на то, чтобы быть более совершенным, чем капитализм? Даже если речь шла просто о так называемой модели социализма (т. е. о том, как это общество представлялось в идеале), то, скорее всего, должно было подразумеваться следующее: более совершенное, чем капитализм, общество должно создать максимальные условия для того, чтобы человек мог проявить себя, реализовать и совершенствовать свои способности. В этом и должно было состоять его (общества) основное социальное превосходство, которое призвано было обеспечить преимущество в различных других отношениях — нравственном, общекультурном и т. д. Соответственно принцип справедливости целесообразно рассматривать как принцип распределения прежде всего условий реализации способностей, а не благосостояния (по труду, поровну или как обеспечение гарантированного минимума).

Учитывая несправедливость смешения распределительного и производительного аспектов труда, неправильно было бы и противопоставлять их друг другу. Однако социологи часто были склонны делать это, создавая искусственную дилемму: что более важно для "советского человека". Доказательством того, что главным для "советского человека" является "интересная, содержательная работа", служили некорректная методологическая позиция и неадекватный инструментарий. Измерялись ценностные представления, вербальные характеристики, а не заинтересованность, т. е. те реальные интересы, которые обусловливают фактическое поведение в сфере труда и его экономическую и социальную эффективность [32, 172; 37, 64-66]. Сфера же социального в качестве базового компонента использует интерес, а не ценностное представление. Последнее относится к области культуры. А важной составляющей культуры является "трудовая этика", которая (как и культура в целом) также влияет на трудовую деятельность. Однако в этом случае действуют специфические (в частности, символические) механизмы, отличающиеся от собственно социальных механизмов, но также воздействующие на функционирование труда и производства.

Возвращаясь к взаимоотношению содержания труда и его оплаты, отметим, что речь идет о взаимодействии двух социальных факторов, один из которых характеризует условия реализации человеческих способностей,

 

_______________

*   На необходимость переосмысления "формулы социализма" в советской социологической литературе обратила внимание Т. Заславская [5].

{39}

 

другой — распределение благосостояния посредством оплаты труда. С одной стороны, действительно, оценка труда, выражающаяся в соответствующей его оплате, способствует максимальной самоотдаче, мобилизации внутренних резервов и способностей. С другой стороны, высокая оплата труда в условиях, когда человек лишен возможности проявить инициативу и реализовать свои способности, не приведет к высокой производительности. В этой связи следует подвергнуть сомнению и такое понимание преимуществ социалистического общества, которое усматривалось в выравнивании благосостояния, что, в свою очередь, рассматривалось как преодоление существенных социальных различий. В советских условиях это означало установление потолка заработной платы, запрет или блокирование всякой предпринимательской деятельности (индивидуальной трудовой деятельности в частности) и т. д. — все, что в конце концов привело к полнейшему оскудению и снижению производительности труда, к тому самому отчуждению труда, которое приписывалось капитализму.

Итак, размышления относительно "формулы социализма" не являются чисто формалистическим упражнением. За этими размышлениями кроются глубокие теоретические и практические проблемы: имеется ли в виду общество созидательное, когда исходят из примата социально оправданного производства, из прироста национального богатства, которое позволяет обеспечивать реализацию многообразных человеческих способностей, либо речь идет об обществе распределительном, когда распределяют вроде бы по труду, но так, чтобы ни у кого не было слишком много.

Казалось бы, речь идет о сугубо практических ошибках, извращениях непогрешимой марксистской теории. Ведь заслуга К. Маркса в том и состоит, что он обратил внимание на примат производства над распределением, а экономические отношения трактовал прежде всего как производственные, чем, в частности, продемонстрировал свое явное превосходство над классическими политико-экономическими представлениями. Однако непоследовательность и даже в определенном смысле противоречивость марксовской концепции "научного социализма" (слабые места которой были утрированы в социалистических теориях, "выросших" на российской почве, и доведены до абсурда в практике их осуществления) привели к смещению акцента на распределительный, "благотворительный" социализм.

Эту проблему известный русский мыслитель С. Франк сформулировал как противоречие между тем, что нужно делать и как, какие пути для осуществления задачи совершенствования общества целесо-

{40}

 

образны и допустимы: «Сущность так называемого "научного" социализма в отличие от социализма утопического, состояла именно в этой мысли об органическом и эволюционном пересозидании социальных отношений, хотя у самого К. Маркса, а тем более у его догматических последователей эти научные взгляды перекрещивались с ненаучными реминисценциями революционно-бланкистского "характера"» [45, 75].

Это было написано в 1903 г., а в 1909 г. рассматриваемая непоследовательность К. Маркса трактуется уже как противоречие между созидательной деятельностью (в которой человек, максимально реализуясь, стремится к высшей производительности, способствуя приращению культуры) и "борьбой", разрушением, характерными для вульгарно понятого русской интеллигенцией так называемого социализма революционного. Пафос социализма, который сосредоточен на идее распределительной справедливости и исчерпывается ею, коренится, по мнению С. Франка, "в убеждении, что условий счастья не нужно созидать, а можно просто взять или отобрать их у тех, кто незаконно завладел ими в свою пользу. Но для того чтобы было что распределять, надо прежде всего иметь что-нибудь, а чтобы иметь, нужно созидать, производить" [46, 89-100]. Аналогичные идеи высказывал известный русский философ Н. Бердяев, критиковавший "народнически-утилитарно-аскетические" идеи, свойственные русской интеллигенции: "...интересы распределения и уравнения в сознании и чувствах русской интеллигенции всегда доминировали над интересами производства и творчества" [2, 12].

В оценке так называемого революционного социализма, к которому русские мыслители относили также и "научный социализм" К. Маркса в силу его непоследовательности, важно следующее: его основная ошибка состоит в пренебрежении высшей производительностью, которая не может быть следствием разрушения, опрощения, запретов и "борьбы", а порождается созиданием, предполагающим самоценное развитие внешних и внутренних условий человеческой жизнедеятельности, совершенствование характера самого труда.

Труд осуществляется посредством различных орудий производства, характер которых и степень сложности обусловливают содержание труда, включенность субъекта труда в определенный вид деятельности, наличие определенных навыков и уровня квалификации. И все это, а не только распределение результатов производственной деятельности, относится к сфере социальных отношений, к социальной организации производства, к социальным факторам воспроизводства человека как общественного существа. Обращаясь к рассуждениям

{41}

 

К. Маркса по этому вопросу, следует вспомнить о его оценке представителя классической политической экономии Д. Рикардо. Стремление последнего, как считал К. Маркс, понять современное производство в его определенной социальной организации привело этого ученого к акцентированию внимания на распределении. Однако в таком случае, как указывает К. Маркс, распределение необходимо трактовать широко: как распределение орудий производства, как распределение членов общества по различным родам производства, как распределение продуктов, что является лишь результатом распределения [22, 722].

Итак, к многообразным условиям и средствам, присвоение которых образует социальную сферу жизни общества, относится и труд, создающий различные возможности для реализации человеческих способностей. Соответственно труд является важнейшим социальным фактором человеческой жизнедеятельности. Что касается распределения, то оно также является важным социальным фактором человеческой жизнедеятельности, обусловливая получение человеком многообразных благ и услуг. Распределение является одновременно важным фактором развития производства. Но последнее, по мнению Ф. Энгельса, "больше всего стимулируется таким способом распределения, который позволяет всем членам общества как можно более всесторонне развивать, поддерживать и проявлять свои способности" [54, 206].

Фактором развития производства является также потребление. К. Маркс, считавший потребление "замыкающим актом", "заключительным звеном" в цепочке "производство — распределение — обмен — потребление", выносил его за пределы экономики. Тем не менее, К. Маркс обращал внимание на то, что "оно, в свою очередь, оказывает обратное воздействие на исходный пункт и вновь дает начало всему процессу" [22, 715]. Потребление как целенаправленное использование предметов для удовлетворения потребностей является основой и определяющей характеристикой социальности. Оно пронизывает все сферы общественной жизни, опосредует все виды человеческой деятельности и является базисным объектом практически любого социологического исследования. Во всестороннем изучении потребления приоритет, несомненно, принадлежит социологии*.

_____________________

* Приводя высказывание К. Маркса о том, что потребление находится вне сферы экономики и политической экономии, современный социолог В. Тарасенко указывает на то, что потребление находится именно "в социальной сфере, изучаемой социологией" [42]. Он считает также целесообразным создание специальной отрасли социологии — социологии потребления.

{42}

 

Потребление приобретает особое значение в условиях современных обществ, все более расширяя масштабы воздействия на общество. XX век называют "эрой потребления" в сравнении с XIX в. — "эрой производства". Интересные мысли относительно рассматриваемого вопроса высказывают идеологи индустриального и постиндустриального обществ Дж. Гэлбрайт, О. Тоффлер, Р. Барт и Ж. Бодрийяр, исследующие место и роль вещей в современном мире. В частности, Ж. Бодрийяр, характеризуя специфику потребления в современном мире, считает, что в современном обществе объект потребления — это не вещи, не материальные товары, а потребление не является материальной практикой. Ж. Бодрийяр использует термин "потребление" лишь применительно к современному обществу: "Потребление в той мере, в какой это слово вообще имеет смысл, есть деятельность систематического манипулирования знаками" [4, 164]. Именно потребление, по мнению Ж. Бодрийяра, характеризует в данных условиях "активное отношение к миру". И все же, как это убедительно показывает этот же ученый, этот характер потребления и его активная роль обусловлены потребностями современного производства, ибо "вещи здесь предназначены не для того, чтобы ими владели и пользовались, но лишь для того, чтобы их производили и покупали" и что самое главное — весь этот "социальный строй производства" завладевает "интимным миром потребителя и его сознанием" [4, 135]. По мнению Ж. Бодрийяра, социальный строй производства обусловливает весь мир человека, предопределяя его содержание и особенности: "Перед нами проанализированная К. Марксом формальная логика товара, доведенная до конечных выводов: подобно тому как потребности, чувства, культура, знания — все присущие человеку силы интегрируются в строй производства в качестве товаров, материализуются в качестве производительных сил, чтобы пойти на продажу, — так и все желания, замыслы императивы, все человеческие страсти и отношения сегодня абстрагируются (или материализуются) в знаках и вещах, чтобы сделаться предметом покупки и потребления" [4, 165].

{43}

 

2.2   Собственность как социальная категория.

Социальные и экономические отношения. Социально ориентированная и эффективная экономика

 

Категория собственности, как известно, обозначает присвоение средств производства, рабочей силы, материальных благ и услуг. Отношения собственности как волевые, складывающиеся между субъектами (личностями, социальными группами), персонифицируют отношение к вещам, их (вещей) производство и потребление. Признавая относительную самостоятельность волевых отношений, их независимость в определенном смысле от производства (характер способ которого, обусловлены прежде всего производительными силами, уровнем их развития), все же не следует отрывать второе от первого. В той степени, в которой волевые отношения реализуются в производстве (как собственность на средства производства прежде всего), они (волевые отношения) являются важнейшим аспектом производственных отношений.

Фактическое владение известных лиц (отдельного человека, определенных групп, государства и т. д.) средствами производства и вещами вообще может при известных условиях возникать и изменяться независимо от производства, непосредственно быть следствием самых различных обстоятельств: насильственного захвата, конфискации, получения по наследству и т. п. [50, 53]. Но воспроизводящая (человека и человеческие качества) функция владения, т. е. важнейшая его социальная функция, в наибольшей степени проявляется именно тогда, когда предмет владения вовлечен в производство и является его средством. В этом своем виде отношения собственности являются социальными, образующими социальный фактор производства. Но чем же тогда социальные отношения отличаются от экономических (производственных)? Вообще экономические и социальные отношения как объект исследования представляют собой одно и то же. Не случайно их часто объединяют и называют социально-экономическими. Предметные же их области различны. Экономические отношения характеризуют вещественную результативность производства, социальные — его обращенность к человеку (непосредственно, ибо опосредовано производство существует для удовлетворения человеческих потребностей). Хотя последнее — существование производства ради удовлетворения

{44}

 

человеческих потребностей (если иметь в виду современные общества "изобилия"), как отмечалось, подвергается корректировке: современные производства функционируют ради производства и получения прибыли, а потребление не является процессом удовлетворения потребностей. Взаимодействие вещественно-результативного аспекта производства и социального его аспекта, обращенного непосредственно к человеку, очень сложное.

Социальная история также свидетельствует о сложности и противоречивости взаимодействия экономического и социального аспектов производства. В этой связи весьма показательна приводимая в литературе оценка деятельности российского самодержавия. Прогрессивное развитие промышленности Петр I совместил с реакционной социальной реформой, приведшей к укреплению феодального строя, созданию "исторического уникума — промышленности на крепостном труде". Принципиальная возможность развития производства и осуществления индустриализации с использованием неадекватных социальных механизмов (ибо существование "нормальных" индустриальных отношений предполагает наличие свободных рабочих рук в массовом масштабе, т. е. наличие работника, формально являющегося владельцем рабочей силы) отнюдь не свидетельствует о том, что производство безразлично к действующим социальным механизмам. Крепостная промышленность, по мнению многих исследователей, чрезвычайно несущественно способствовала повышению производительности труда. Главное же состояло в том, что, реализовавшись в производственных отношениях, реакционные социальные механизмы обусловили длительное гниение России в послепетровскую эпоху, которое пришло на смену кратковременному успешному развитию.

Аналогично можно оценить и сталинскую индустриализацию, неразрывно связанную с закрепощением труда и, как следствие, с очень низкой его производительностью. Это не учитывается в оценке социальной политики того периода, обусловившей уменьшение социальной дифференциации, выравнивание доходов, социальную защищенность, бесплатное здравоохранение и пр., и потому эта (оценка) обусловливается опять-таки узкораспределительным пониманием социального. Главный же социальный порок советского периода развития общества состоял в том, что государственная собственность в условиях тоталитарного режима означала экспроприацию собственности не только "богатых", но и трудящихся. Труд последних был закрепощен, ибо долгое время нельзя было поменять место жительства и работы, а также реализовать

{45}

 

себя в труде, ибо высококачественный и творческий труд не поощрялся в достаточной степени. Труженик в бывшем СССР не был собственником своей рабочей силы, что, несомненно, сказывалось на его производительности труда, обусловливая значительно более низкий ее уровень в сравнении с промышленно развитыми странами мира.

Собственность в ее социальном качестве характеризуется тем, в какой степени труженик, непосредственный агент производства, может реализовать в нем (производстве) свои способности, проявить инициативу. Своеобразным критерием оценки социального является объективная тенденция общественного развития, состоящая в том, что сменявшиеся общественные формы производства способствовали не только повышению уровня производительности труда, его результативности, но и свободе работника, его заинтересованности в труде. Их смена означала, с одной стороны, умножение национального богатства, с другой — переход от порабощения к крепостничеству, от жестких к более мягким формам личной зависимости и ее полной ликвидации. Соответственно к величайшим социальным завоеваниям, происходящим в связи со сменой собственности, следует относить не только адекватную оплату по труду, но и возможность реализовать и развить в труде свои способности, проявить самостоятельность.

Главное состоит в том, что социальные завоевания в конечном счете оборачиваются завоеваниями экономическими. Социальное и экономическое непосредственно взаимосвязаны. Многообразные социальные механизмы существенно влияют на экономику. Социально ориентированная экономика в конечном счете является и экономически эффективной. Если под социально ориентированной экономикой понимать такую экономику, при которой в достаточной степени стимулируется добросовестная и квалифицированная работа трудоспособного населения, а также обеспечивается гарантированный прожиточный минимум для всех остальных, то необходимо помнить: достойных современного человека условий жизни и деятельности можно достичь лишь в богатом обществе при эффективной экономике.

Характеризуя отношения собственности как волевые (складывающиеся между субъектами — личностями, группами), персонифицирующие отношение к вещам, следует обратить внимание на следующее: отношения собственности как социальные являются субъективно-произвольными лишь относительно экономической деятельности. При этом в наибольшей степени субъективно-произвольный характер социальных отношений проявляется в сфере распределения и обмена, так как здесь не

{46}

 

совершается материальный процесс создания потребительных стоимостей, а происходит перемещение благ из рук в руки [50, 15]. Это, в свою очередь, обусловливает возможный отрыв распределительных отношений (зависящих в большей или меньшей степени от социальной политики) от требований материального производства, а также может стать обоснованием сведения социального к распределению благ и услуг, к "социальной защите" нетрудоспособного населения и т. д. Но если неправомерно социальное сводить к процессам распределения, то также неправомерно не учитывать относительную самостоятельность отношений распределения, обмена и потребления. Последние (точнее, отношения распределения и обмена) также являются отношениями и экономическими, и социальными. Экономическими в том смысле, что связаны с процессами распределения (перераспределения), обмена и потребления национального богатства, социальными — в том, что характеризуют реальные возможности личностей и групп присваивать материальные блага и услуги, являющиеся условиями воспроизводства и совершенствования человеческих качеств.

Различные реальные возможности присвоения материальных благ и услуг, а также их потребление могут быть обусловлены различием имущественного положения. Последнее является не только экономической характеристикой, но и социальной, что понятно было уже представителю французского Просвещения Ж. Ж. Руссо. Он считал, например, что термин "социальное" означает фундаментальный факт дифференциации населения по материальному, имущественному положению.

В немарксистской социологической литературе принято считать, что факторами, обусловливающими положение группы в обществе, являются богатство (wealth) и доход (income). Считается также, что эти признаки не следует отождествлять: первый характеризует все движимое и недвижимое имущество, переводимое в деньги, второй означает заработную плату, прибыль, дивиденды и другие средства, которые более легко фиксируются и измеряются, чем богатство [57, 204-205]. По аналогичному критерию различают благосостояние (prosperity) и доход. Так, известный западный социолог, занимающийся проблемами социальной стратификации, Дж. Ленски определяет благосостояние как все то, чем владеет индивид: акции, собственность, дома, земля и т. д., а к доходу относит заработную плату или оплату за труд плюс "незаработанные деньги, полученные от капиталовложений" [26, 56].

Имущественное положение, не сводимое к собственности на средства производства (то, что в советском обществоведении называлось

{47}

 

личной собственностью в отличие от частной), является важным фактором, характеризующим положение индивида и различных групп в обществе и обусловливающим их социальную адаптацию к кризисным условиям. Об этом, в частности, свидетельствуют исследования, посвященные процессам трансформации в Украине [48]. Однако при этом очень важно имущественное положение, как и все другие признаки, характеризующие благосостояние и доход, не рассматривать как характеристику исключительно экономическую. Необходимо учитывать также, как обусловленное этими характеристиками положение групп связано с положением общества в целом, и понимать, что доходы представителей различных профессий (и соответственно возможности присвоения ими многообразных благ и услуг) обусловлены в конечном счете характером общественного производства, востребованностью соответствующего труда обществом. Тем более, следует учитывать различие таких средств воспроизводства человеческих качеств, как богатство, вложенное в производство (капитал), и богатство, используемое для личного потребления.

Итак, характеризуя собственность как существенный компонент социальных отношений, как важный фактор воспроизводства человека, следует помнить, что собственность функционирует в различных видах и проявлениях (в производстве и вне производства). И во всех случаях она проявляется и в экономическом, и в социальном своем качестве, которые нельзя отрывать друг от друга, но не следует и отождествлять.

 

 

2.3   Собственность как компонент социальных и правовых отношений

 

Собственность как компонент социальных отношений и непосредственно эти отношения являются объективно необходимой предпосылкой правовых отношений собственности. Правовые отношения в большей или меньшей степени отражают реальные социальные отношения (функционирующие в персонифицированном либо неперсонифицированном их виде) и характеризуют их закрепленность в правовых нормах. Последние, таким образом, можно рассматривать как субъективную форму выражения объективных (реальных) социально-экономических отношений.

В советском обществоведении собственность как правовое и социально-экономическое отношение анализировалась некорректно, что обуслов-

{48}

 

ливалось было прежде всего слишком общей трактовкой собственности в ее социальном смысле (обладают либо не обладают собственностью). Однако реальные отношения собственности, образующие отношения социальные, реализуются посредством конкретных механизмов владения, пользования, распоряжения, которые, во-первых, неправомерно относить лишь к правовой сфере. Соответственно понятия "владение", "пользование", "распоряжение" не следует трактовать лишь как правовые категории. В действительности эти категории обозначают механизмы, действующие и в правовой, и в социальной сфере. Причем, между этими сферами может быть большее либо меньшее соответствие. Во-вторых, следует учитывать широкий спектр имущественного положения, доступности многообразных благ и услуг, не сводимый к отношению к средствам материального производства и не всегда адекватно выраженный в юридических законах. Что касается собственности как социальной категории, то слишком общая ее трактовка и неучет конкретно-реальных форм ее проявления не позволяют понять, что происходит в обществе на том или ином этапе его развития, в тех или иных условиях функционирования общественных отношений. Все это тем более важно, когда анализируются трансформационные процессы либо общественные изменения, происходящие в переходный период развития общества.

Для того чтобы понять сложность взаимодействия собственности как социального и правового отношений, обратимся к исследованиям советских историков, изучавших социальные отношения различных исторических периодов. В частности, работы Е. Штаерман [53], М. Барга [1] свидетельствовали о том, что социальные отношения и их воздействие на отношения экономические нельзя постичь, оставаясь в плену известной дилеммы: "владеют или не владеют средствами производства". Спектр собственности и владения, а также направление их воздействия на производство широкий и характеризуется, как отмечалось, различной степенью распоряжения и пользования вещами. Хотя неправомерно представление о правовых и социальных отношениях прошлого использовать для характеристики более поздних периодов исторического развития (на что, в частности, указывала Е. Штаерман, исследовавшая социально-экономические отношения Древнего Рима). Тем не менее, обращение к историческим данным и методам исследования полезно для выработки методологии изучения социальных отношений современного общества. Особое значение исторические данные имеют для конкретизации представлений о "социальном", для понимания многообразия проявлений отношений собственности.

{49}

 

Еще в имущественных отношениях Древнего Рима разграничивались понятия "власть" и "владение" и фиксировалось различие между тем, кому принадлежит вещь и кто ею пользуется [38, 25]. Понятие "собственность" употреблялось как характеристика абсолютной власти, хотя владение означало частичное обладание (familia) собственника. В Древнем Риме, где верховным собственником считался император, существовали различные виды владения: власть фруктария на землю была более ограничена, чем власть посессора, хотя первый, как и второй, мог распоряжаться ею: продавать, сдавать в аренду. Посессор, фруктарий и арендатор имели различные социальные статусы. Иной социальный статус, нежели римские граждане, имели, например, крестьяне-перегрины, поскольку владели землей, как правило, не индивидуально, а коллективно. Как показывает Е. Штаерман, на разных этапах развития римского общества социальный статус совладельцев коллективной собственности менялся. Так, к концу существования республики в Италии совместная собственность сохраняется лишь при условии, что каждый из совладельцев может свободно распоряжаться собственной частью и в любой момент потребовать раздела имущества [53, 47]. Значительный интерес представляет характеристика сложного социального состава английского крестьянства XV-XVI вв. Эта характеристика свидетельствует о необходимости разграничения социально-имущественных и правовых отношений собственности, т. е. отношений, обусловленных реальными возможностями владения, пользования и распоряжения, с одной стороны, и правом собственности — с другой.

Отношения собственности как реальные волевые нельзя отождествлять не только с производственно-экономическими отношениями, но и с правовыми, правом собственности. Право собственности и правовые отношения являются юридическим выражением реальных (фактических) отношений собственности (как характеризующих отношения производства, так и выходящих за пределы последнего). Юридическое выражение может быть относительно адекватно реальным волевым отношениям, но может и не соответствовать последним. Причем, это следует относить и к различным конкретным проявлениям собственности, свидетельствующим о разной степени реальной власти над вещами: владению, пользованию и распоряжению. Проиллюстрируем это положение на исторических примерах.

Например, в период, предшествующий английской буржуазной революции 40-х годов XIX в., английское крестьянство (обозначае-

{50}

 

мое термином "йоменри"* ) оказалось резко дифференцированным как юридически, так и социально имущественно. Однако дифференции этих критериев не соответствовали друг другу. Фригольдеры, копигольдеры и лизгольдеры — таков его состав с юридической позиции. Надельные крестьяне (хасбэндс) и безземельные (коттеры) — таков его состав с позиций социально-имущественных [21, 84]. Юридические формы явно не соответствовали еще одному социально-имущественному "противостоянию" — отношению между "новыми лендлордами" и капиталистическими арендаторами, с одной стороны, и основной массой крестьянства — с другой. "И здесь мы сталкиваемся с интереснейшей иллюстрацией того, каким образом новый способ производства и соответствующие ему отношения собственности в условиях, когда они не стали политически господствующими, утверждаются под покровом традиционных юридических форм, являясь на деле их полным отрицанием" [21, 84].

Обращаясь к более раннему периоду английской истории и характеризуя институт вилланов (наследственно зависимых земледельцев Англии XIII в.), исследователи указывают также на "...факт значительного расхождения, разрыва между владельческим статусом вилланов в отображении юридической теории (в данном случае английского общего права) и его положением в рамках монариального обычая" [1, 257]. Практика землепользования (опирающаяся на обычай) как бы снимала многие ограничения, которые накладывало на вилланов существующее право собственности. Английские вилланы фактически передавали по наследству свои дворы и часть движимого имущества, приобретали и отчуждали небольшие участки своих наделов, брали и сдавали землю в аренду, в доли и т. п.

В период развитого феодализма X-XVII вв., особенно на первом этапе его развития, укреплялась самостоятельность крестьянского хозяйства и расширялись владельческие и личные права основной массы крестьян. Что касается взаимоотношения юридического и реального социального положения крестьянства, то в разных странах оно проявлялось по-разному: в одних странах социальное положение было лучше юридического, в других — наоборот [27, 169]. Можно ли в таких случаях понять функционирующую систему собственности, если исходить

____________________

*   Социологи В. Лавровский и М. Барг подчеркивают [21], что этот термин социально-экономический, а не юридический. Он означал крестьянство как класс в эпоху, переходную от феодализма к капитализму.

{51}

 

только из права собственности? Конечно, нет. Однако на примере института собственности периода феодализма можно показать, что неправильно на основании данных об указанном несоответствии делать вывод о полной безжизненности правовых институтов. Как только, например, возникала конфликтная ситуация между вилланом и его лордом, "юридическая теория немедленно оживала и оказывалась решающим инструментом в подавлении крестьянского протеста" [1,259].

Исторические исследования свидетельствуют, что право собственности может быть более или менее адекватным выражением собственности как социального института и понимание последнего предполагает конкретное изучение всего спектра реальных отношений, обусловленных разными возможностями пользования и распоряжения средствами производства.

К аналогичному выводу можно прийти, анализируя ситуацию, существовавшую в советской системе хозяйствования. Реальные социальные и экономические отношения существенно отличались от зафиксированных в различных юридических актах. В некоторой степени этим и вдохновлялись критики и сторонники социализма, считавшие, что следует отличать "реальный социализм" и "модель социализма". Правовые отношения, которые регламентировались провозглашаемыми нормами и ценностями, также существенно отличались от реально складывающихся экономических и социальных отношений. Последние в большей степени обусловливались имеющимися возможностями функционирования производства. Крупные хозяйственники, которые могли позволить себе откровенные высказывания, неоднократно заявляли, что эффективность работы возглавляемых ими предприятий предполагает практически систематическое нарушение юридических норм, регламентирующих хозяйственную деятельность. "Официальное" и "неофициальное" хозяйствование функционировало как бы в параллельных плоскостях, в различной степени соприкасающихся в зависимости от сферы хозяйствования. Соответственно социальные отношения, во-первых, были не такими, какими описывались и представлялись в обществоведческой литературе. Во-вторых, они были неадекватно выражены в правовых отношениях.

Однако как и в прежние исторические времена правовые институты "подключались", начинали "работать" в определенных обстоятельствах, в частности когда это диктовалось политическими соображениями. Особенно явно это обнаружилось в так называемый андроповский период (когда Генеральным секретарем ЦК КПСС был Ю. Андропов). Тогда многие инициативные, энергичные хозяйственники, чаще всего

{52}

 

именно неугодные по тем или иным соображениям политической номенклатуре, стали жертвами "правосудия", "ревнивого" следования букве закона. Исторические наблюдения актуальны и для современности. Ясно, что и в молодом украинском государстве правовые отношения не соответствуют функционирующим в нем экономическим и социальным отношениям. Особенно это относится к предпринимательским и коммерческим структурам. Последние здесь могут эффективно развиваться не благодаря, а вопреки правовым предписаниям. Однако в случае несоблюдения отдельными предпринимателями "правил игры", диктуемых "номенклатурным" рынком, особенно при экономическом соперничестве или политическом противостоянии различных группировок и кланов, именно закон становится решающим инструментом расправы и восстановления мнимой справедливости.

Итак, собственность как правовое отношение не следует отождествлять с социальным институтом собственности. Хотя они могут быть более или менее соответствовать друг другу. Понимание собственности как социального института предполагает принятие во внимание всего спектра реальных отношений, обусловленных разными возможностями не только владения, но и пользования, распоряжения средствами производства, людьми, предметно-вещественными результатами деятельности, образующими многообразие благ и услуг, характерное для того или иного общества.

 

 

2.4   Социальная структура о6щества и экономика. "Внеэкономические" факторы социальной дифференциации

 

Более углубленное понимание "социального", "социальных отношений" состоит в том, что последние рассматриваются также как взаимоотношения групп, образующих социальную структуру и играющих определенную роль в организации общественного производства. Роль эта, в свою очередь, обусловлена местом группы в сложной системе собственности, функционирующей посредством реальных хозяйственных механизмов владения, пользования и распоряжения различными элементами собственности.

Социальная структура образуется не только посредством взаимоотношения классов — социальных групп, позиция которых в обществе состоит в том, что одни из них являются собственниками средств

{53}

 

производства, а другие таковыми не являются. Соответственно первые в процессе функционирования производства имеют возможность использовать труд других для поддержания и увеличения собственного богатства. Социальная структура общества является более сложным образованием. Она обусловлена также дифференциацией части населения, которая не относится ни к каким классам (например, артист, учитель, кассир и др.), и внутриклассовым делением. Об этом свидетельствуют и исторический анализ социальной структуры прошлых обществ (о чем речь уже шла), и социальная дифференциация современных обществ. Многообразный характер использования средств производства, распоряжения ими, а также распоряжения людьми, осуществляющими ту или иную деятельность, различные возможности присвоения многообразных благ и услуг, а также многообразие характеристик, определяющих имущественное положение — все это обусловливает природу социального субъекта и социальное положение группы, к которой он принадлежит. Совокупность таких групп, их связи и взаимодействия образуют социальную структуру общества, не сводимую к классовым отношениям.

Отношение к средствам производства также может быть многообразным. Даже использование средств производства может носить разный характер и, соответственно, по-разному обусловливать социальное положение пользователя. На двоякий смысл понятия "использование средств производства" в условиях государственной собственности обратила внимание современный социолог Т. Заславская. Во-первых, это использование средств производства различными профессиональными группами, характеризуемое количеством и качеством этих средств, их техническим совершенством. Необходимость и умение применять в процессе труда сложные и уникальные технические устройства повышают социальный статус определенных групп работников. Во-вторых, это использование средств производства (полулегальное) или части готовой продукции для личных нужд или реализации на сторону [16, 40]. Современные социологи обращают внимание также на социально-классовые признаки и их "операционализацию" [17, 388-392]. В условиях повсеместного функционирования либо преобладания государственной собственности (как это было, например, в советском обществе) решающим фактором, обусловливающим позицию в социальной иерархии, являлся механизм распоряжения собственностью: кто, как, на основании чего и в какой мере ею распоряжается. В этом и заключается суть вопроса о связи управленческой иерархии с реальной экономической властью и соответственно с социальной дифференциацией.

{54}

 

Однако характер распоряжения собственностью также может быть различным, что следует учитывать при выяснении того, как распоряжение влияет на механизм хозяйствования и его эффективность. Различают, например, безусловное, суверенное распоряжение и условное — оперирование имуществом от имени и по доверенности собственника уполномоченными лицами и группами. Иерархия условных распорядителей, ответственных перед собственником и вышестоящими руководителями, может образовываться как руководителями, так и рядовыми работниками. Хорошее хозяйствование, как принято считать, нуждается в наличии суверенной власти, в эффективном контроле собственника за условными распорядителями и в их (распорядителей) стимулировании.

Печальный опыт функционирования так называемой общенародной собственности в СССР состоял в том, что процедуры осуществления трудящимися суверенных полномочий (народ вроде бы был собственником!) отсутствовали. Суверенного распоряжения собственностью не существовало, собственность была фактически "ничьей". Это породило присущие тому обществу "странности бессубъектного мира": "каждая социальная группа испытывала острый дефицит права решать то, что положено ей по рангу в иерархии управления" [36,114]. Отсутствие суверенного собственника, который бы контролировал и стимулировал условных распорядителей, привело к тому, что так называемые условные распорядители (как правило, представители государственно-партийного аппарата), во-первых, сплошь и рядом использовали государственную собственность для личного обогащения; во-вторых, фактически не несли ответственности за ошибки в хозяйствовании и безграмотное руководство. Это обусловило также характер разгосударствления и приватизации, осуществляемых в постсоветский период: ни то, ни другое не привело к ожидаемому повышению эффективности хозяйствования. Бывшие условные распорядители, т. е. те, кто нелегально распоряжался государственной собственностью как личной, в конечном счете лишь узаконили свое экономическое господство (в этом суть так называемой номенклатурной приватизации). Изменилась и социальная позиция бывших условных распорядителей, которые становятся собственниками: они теперь вступают в иные, нежели отношения с представителями групп, которые собственниками не являются.

Далее важно остановиться на характеристике аспекта социальности, который, как отмечалось, иногда трактуют как отличительный ее признак: социальность как связь, как совместный характер жизнедеятельности,

{55}

 

как характеристика целостности. Именно на это значение понятия "социальность" часто указывается в литературе [26, 12]. Выделение этого значения и фиксирование внимания на нем не только имеют основание, но и необходимы. Однако неправомерно противопоставлять эти значения (дифференциация на основе различных возможностей присвоения и единство, целостность). Единство, связь, целостность, общность различных групп образуются в условиях общественного разделения труда. Именно в этих условиях существует объективная потребность единства и взаимозависимости, являющихся основой всякого другого единства и целостности. На это обстоятельство указывается и в классической марксистской и немарксистской социологической литературе. К. Маркс и Ф. Энгельс считали, что взаимозависимость индивидов, между которыми разделен труд, как раз и представляет собой закрепление социальной деятельности [25, 31-32]. Французский социолог Э. Дюркгейм, относящий разделение труда к "фундаментальным основам общественного строя", рассматривал его и как основу социальной солидарности [11, 45].

Обратим также внимание на соотносительный характер социального статуса (позиции)*, определяемого как "место" в целом, как отношение одних групп к другим, что обусловливает необходимость для характеристики социальных статусов использовать операцию сравнения. На это указывал еще К. Маркс: "Если капитал возрастает быстро, заработная плата может повыситься, но несравненно быстрее повышается прибыль капиталиста. Материальное положение рабочего улучшается, но за счет его общественного положения" [24, 451]. Характеризуемая ситуация также свидетельствует о неправомерности отождествления экономического и социального.

Эмпирическое фиксирование социального положения различных групп в определенных конкретно-исторических условиях (фиксирование социальной структуры общества) — очень сложная задача. Решение ее предполагает, во-первых, выделение тех материальных условий и средств существования и жизнедеятельности, которые в конкретно-исторических обстоятельствах необходимы для воспроизводства

 

______________________

*  Термин "статус", который ввел в социологию в середине 30-х годов XX в. Р. Линтон, употребляли в двух значениях: как социальная позиция, понимаемая как независимое от оценок и ценностей реальное положение, и как ранг, престиж позиции, обусловленный совокупностью прав и обязанностей, господствующей системой ценностей общества. Здесь и далее под социальным статусом будем подразумевать социальную позицию, характеризующую место субъекта (личности, группы) в системе деятельности, и реальные возможности присвоения материальных благ и услуг.

{56}

 

человека как субъекта общественной жизни. Во-вторых, следует определить реальные возможности присвоения условий и средств, имеющиеся у различных групп. Но само это место и "возможности присвоения" не лежат на поверхности (особенно в условиях несоответствия социального и правового). Это "место" нужно выявить посредством определенных исследовательских процедур. С особыми сложностями сталкивались, например, исследователи, пытаясь охарактеризовать социальную структуру бывшего социалистического общества. В то время справедливо отмечалось, что имеющимся для анализа социальной структуры инструментом невозможно было воспользоваться. Как образно характеризовала эту исследовательскую ситуацию в советской популярной литературе перестроечного периода Р. Рывкина, "структура уходит в тень" [35,17]. Действительно, глубокое изучение социальной структуры бывшего Советского Союза предполагало выявление различных, а главное — специфических именно для этого конкретного общества факторов, обусловливающих место группы в системе многообразных условий существования, условий и средств производства, его результатов, например доступность так называемого дефицита. При этом возникало множество вопросов: по какому критерию определять место той или иной группы в иерархической социальной структуре? Чем обусловлена дистанция между позициями? Как оценивать имеющиеся различия по степени социального равенства-неравенства?

В литературе (преимущественно публицистической) раннеперестроечного периода велись дискуссии о том, насколько правомерно об уровне благополучия судить на основании получаемой заработной платы. Ведь значительная часть населения имела либо незаконные источники дохода, либо полулегальные льготы, обусловливающие доступ к высококачественным товарам и услугам. Как выразилась бывшая в свое время председателем комиссии по привилегиям Верховного Совета СССР Э. Панфилова, "речь идет о принципиально иной системе жизнеобеспечения". Соответственно попытка стратифицировать население преимущественно посредством фиксирования заработной платы и других официально признанных государственных выплат приводила к несколько иным результатам, чем те, которые рассчитывались на основе доступности многообразных благ и услуг. При одном и том же трехслойном делении в одном случае получалось, что в стране к "верхнему" слою принадлежит 7,1 %, к "среднему" — 31,3 %, к "низшему" — 61,6 %, в другом случае к "богатым" относили 2,3 % (при этом только у 0,7 % источники богатства были законные), к среднеобеспеченным — 11,2 %, к бедным — 86,5 % [12, 36].

{57}

 

В мировой социологической литературе для обозначения социальной структуры широко используют термин "стратификация". Как правило, под ней понимают структуру неравенства в обществе. Стратификация — это деление общества на группы, находящиеся на разных уровнях многослойной иерархической системы их взаимодействия. Однако относительно обусловленности стратификации (что определяет попадание в тот или иной слой) велись острые дебаты, высказывались различные точки зрения [60]. Традиция, восходящая ко взглядам немецкого социолога М. Вебера, состоит в рассмотрении стратификации как многомерного образования, обусловленного тремя измерениями: экономическим (богатство), социальным (престиж) и политическим (власть) [57, 21-27]. Соответственно трактовал М. Вебер "социальное измерение" и "социальный статус". В отличие от экономической позиции последний определялся рангом группы, предписываемым системой ценностей общества, т. е. уважением, почетом, которые приходились на долю тех или иных групп. Как видим, в "социальное" М. Вебер вкладывал совсем иной смысл, нежели оговоренный. Поэтому употребляя термин "социальная стратификация", необходимо уточнять, что имеется в виду и какие "измерения" используются для разделения общества на слои.

Разумеется, стратификация (расслоение) общества на группы, выражающая неравное в нем положение, возможна по различным признакам. Ясно, однако, что собственно социальную стратификацию следует отличать от любой другой, ибо стратификации, обусловленные различными основаниями, могут в той или иной степени соответствовать. Так, причастность к политической власти, место в политической иерархии могут обусловливать также позицию в системе социального расслоения. Это ярко проявляется, когда анализируется присвоение материальных благ и услуг (включая средства производства) советской номенклатурой и современной неономенклатурой, завоевывающей не только политические, но и господствующие экономические позиции в реформируемом постсоветском обществе.

То же можно сказать и о престиже. Последний предназначен для того, чтобы субординировать объекты, оценивать их посредством принятой в обществе шкалы ценностей. Престиж группы обусловлен представлением об "эталонной" группе, которой приписываются различные одобряемые и желаемые качества. Уважение и авторитет могут в определенных конкретно-исторических условиях быть средством приобретения социальных преимуществ, обусловливать позицию в социальной иерархии. Но могут и не влиять на нее либо не соответствовать ей. Так,

{58}

 

в доперестроечный период в Советском Союзе известные ученые, врачи, артисты в той или иной степени были "вхожи" в распределительную систему номенклатуры. Престиж как бы становился фактором, обусловливающим позицию в системе социальной стратификации. Однако неавторитетность государственных и партийных чиновников, их непопулярность в общественном мнении застойного и особенно раннеперестроечного периодов, нисколько не мешала им занимать несоразмерно высокие позиции в системе социальной иерархии.

Возникает вопрос: являются ли власть и престиж факторами, обусловливающими социальную позицию, место в системе социальной стратификации (если, разумеется, иметь в виду специально оговоренный смысл социального)? Ответить на этот вопрос можно лишь на основании конкретного анализа, осуществленного социологическими средствами и предполагающего принятие во внимание действия различных общественных факторов в определенном обществе. Но если не выделять собственно социальные факторы и не специфицировать социальную стратификацию, то такой анализ и не требуется. Возвращаясь к проблеме взаимоотношения престижа и богатства, можно сослаться и на спор о специфике исторически сложившейся российской ментальности, для которой якобы характерны неуважение к богатству и преклонение перед аскетизмом и бедностью. Имеются, однако, данные о том, что по крайней мере в конце XIX — начале XX в. высшей ценностью для российского крестьянства была зажиточность, которая понималась не как накопительство, а как наличие крепкого хозяйства [44, 7].

Этот нюанс (различие между крепким хозяйством и богатством вообще) важен и в следующем отношении: в немарксистской социологической литературе особенность марксовской концепции класса видится в одномерности (в отличие, например, от многомерного понимания класса М. Вебером). При этом К. Марксу приписывается использование для выделения класса только "экономического измерения", характеризуемого богатством и доходом. Такая характеристика марксовской позиции не корректна по крайней мере в двух отношениях. Для К. Маркса класс является не только экономической, но и социальной категорией, что, как отмечалось, целесообразно различать. Но, что также важно учитывать, богатство и доход характеризуют место в системе распределения, к чему не сводится не только экономическая, но и социальная позиция класса, любой группы, расположенной на том или ином уровне стратификационной иерархии. Богатство и доход относятся, скорее, к внешним, находящимся на поверхности признакам социальной стратификации.

{59}

 

Более глубинной, сущностной стратификационной характеристикой, свидетельствующей о социальной позиции (статусе), является, как отмечалось, место группы в организации общественного производства, функция, которую в нем выполняют одни группы в сравнении с другими. Например, в американском обществе юристы и врачи находятся на одной из высших ступеней социальной стратификации*, что свидетельствует об объективной значимости их видов деятельности для современного общественного производства вообще и материального производства в частности: врачевание дорогостоящей рабочей силы и ее правовое обеспечение являются необходимыми условиями его функционирования и развития. Соответственно оценка деятельности представителей этих профессий, выраженная в конечном счете в их доходах, свидетельствует об их востребованности. Аналогично объясняется низкий уровень доходов отечественных представителей науки, образования, культуры, специалистов вообще, не занятых в коммерческих структурах. В условиях экономического кризиса, фактически полного разрушения производства их деятельность оказывается невостребованной и соответственно низкооплачиваемой. Это, в свою очередь, обусловливает ограниченность круга возможностей присвоения ими различных благ и услуг.

Важной проблемой, обсуждаемой в связи с исследованием стратификации, является взаимоотношение так называемых вертикальной и горизонтальной ее разновидностей. Первая, состоящая в иерархизации общества, детерминации деятельности людей "их положением в системе отношений собственности/власти", по-разному (что всегда определено конкретно-историческими обстоятельствами) связана со второй, обусловленной этнодемографическими, региональными и другими различиями. Но этнические или демографические характеристики, проживание в том или ином регионе могут стать признаками социальной стратификации в том случае, если обусловливают также роль в общественном производстве, объем получаемых материальных благ и услуг, т. е. если наличие либо отсутствие указанных характеристик влечет за собой принадлежность к определенному социальному статусу. Так, П. Сорокин утверждал, что так называемое "национальное неравенство есть лишь частная форма общего социального неравенства" [40, 251]. Большее или меньшее социальное различие может обусловливаться проживанием в определенном регионе, конкретные условия которого образуют, в

 

___________________

*  Стратификационный статус рассчитывался на основании дохода [59, 228].

{60}

 

частности, социальную инфраструктуру экономики. В условиях, например, СССР эти различия были особенно значительными.

Методологические принципы учета вертикального и горизонтального среза стратификации, наложения многообразных признаков на те, которые характеризуют собственно социально-классовый статус, предложили ученые Т. Заславская и Р. Рывкина. Выделяя в "социологии экономической жизни" такие подструктуры общества, как этнодемографическую, социально-территориальную, профессионально-должностную, социально-трудовую и семейно-хозяйственную, эти социологи попытались охарактеризовать целостное социально-стратификационное образование, которое назвали "экономико-социологической структурой общества" [17, 278]. По их мнению, решающее значение в этой структуре (относительно СССР) имеют социально-трудовой и профессионально-должностной аспекты. Тогда как следует учитывать также принадлежность к таким подструктурам, как социально-территориальная, этнодемографическая и семейно-хозяйственная [7, 389]. Подводя итоги рассуждениям об экономико-социологической структуре общества, Т. Заславская и Р. Рывкина указывают на то, что элементами последней "являются группы, заметно различающиеся не только функциями в общественной организации труда, в его разделении и специализации, но и занимающие разное положение по крайней мере в нескольких частных подструктурах" [17, 409]. Именно эти группы и являются социальными субъектами экономической жизни общества, а также имеют различные потребности и интересы, разное поведение в экономической сфере.

Господствующую роль в экономической жизни советского общества играла партийно-советская бюрократия, что и предопределило социальный облик постсоветского реформирования. Решающие позиции в экономической жизни в период трансформации и так называемого социального реформирования занимал также чиновничье-бюрократический аппарат с тем лишь отличием, что конвертируемость политического капитала в экономический* получила в этот период правовое оформление и небывалый размах. Эту особенность постсоветского реформирования, как считают многие исследователи, предсказал Л. Троцкий. Советская бюрократия, по его мнению, будет искать

 

_______________________

*  Широко используемое в настоящее время при характеристике трансформационных процессов выражение, заимствованное у современного французского социолога П. Бурдье, понимающего под "капиталом" различного вида власть (политическую, экономическую, социальную, культурную, символическую), которая обусловливает положение субъекта в социальном пространстве.

{61}

 

опору в имущественном положении, стремясь узаконить свое господствующее положение в экономике. "Привилегии имеют лишь половину цены, если их нельзя оставить детям. Но право завещания неотделимо от права собственности. Недостаточно быть директором треста, нужно быть пайщиком. Победа бюрократии в этой решающей области означала бы превращение ее в новый имущий класс" [10,17].

Итак, социальная стратификация — это дифференциация людей и групп по их месту в исторически конкретной системе общественного разделения труда в соответствии с возможностями присвоения средств производства, рабочей силы, материальных благ и услуг. Разные общественные характеристики могут обусловливать это место и соответствующие ему возможности: власть и престиж, профессиональная принадлежность, этнические, демографические и территориальные особенности. Значимость различных характеристик для дифференциации людей и групп по социальному признаку для социальной стратификации носит конкретный характер. Эта значимость, как и специфическая для конкретного общества система социальной стратификации, описывается и объясняется социологическими средствами. Ее анализ является одной из важнейших задач социологического изучения общества.

 

 

2.5   Социальная политика. "Старый" и "новый"  гуманизм. Гуманистический критерий в оценке постсоветского реформирования

 

Конкретное изучение системы социальной стратификации необходимо для осуществления социальной политики, эффективность которой обусловлена преимущественно наличием либо отсутствием необходимой информационной базы. Социальная политика — это целенаправленное воздействие политическими средствами на социальную сферу. Содержание социальной политики обусловлено, во-первых, системой социальных приоритетов (критериями справедливых социальных отношений, целесообразной социальной структуры — стратификации и пр.), во-вторых — информацией, т. е. представлением о реальных социальных отношениях и стратификации, об обусловливающих их факторах. В социологической литературе обращается внимание на то, что содержание социальной политики существенно меняется в зависимости от того, идет ли речь об относительно стабильном обществе либо об обществе, претерпевающем глубокие социальные преобразования.

{62}

 

В первом случае социальная политика призвана стимулировать всестороннее развитие человеческого потенциала общества, распространение эффективных способов и образцов экономического поведения, развитие социальных отраслей хозяйства, повышение качества жизни населения и защищенности социально уязвимых слоев [1, 11]. Во втором случае наряду с указанными функциями приходится содействовать самосохранению и повышению социально-инновационного потенциала общества, расширению социальной базы реформ, обеспечению заинтересованного участия граждан в преобразовании общественных отношений [14,11].

Однако понимание того, что составляет основное содержание социальной политики независимо от того, осуществляется она в относительно стабильном или радикально меняющемся обществе, определяется некоторой общей стратегией. Характер последней обусловливается тем, чему из этих двух важнейших составляющих социального придается преимущественное значение — труду или распределению, соответственно какие группы населения должны быть главным объектом ее осуществления: производительная либо непроизводительная часть населения. Должна ли социальная политика строиться так, чтобы главной ее задачей была социальная защита нетрудоспособных и малообеспеченных? С этим вопросом связан еще один, который активно обсуждался в СССР и странах так называемого капиталистического лагеря: следует ли основной социальной задачей государственного регулирования считать преодоление социального неравенства и должны ли средства преодоления последнего направляться на совершенствование преимущественно распределительной сферы?

На Западе дебаты по этим вопросам приняли особую остроту в связи с оценкой политики неоконсерваторов и неолибералов. Первые в соответствии с позицией представителей классического либерализма XVIII в. отстаивали индивидуальную свободу предпринимательства, невмешательство государства в производственную деятельность. С их точки зрения, чрезмерно развитая система государственной благотворительности подрывает стимулы к труду, ставит в невыгодное положение наиболее активно работающую часть населения. Такая социальная политика препятствует повышению производительности труда, снижает темпы увеличения национального богатства. Неоконсерваторы ссылались также на то, что сосредоточение распределительного механизма в руках государства обусловливает произвол и паразитизм государственного чиновничества, не создающего, а лишь тратящего национальное богатство.

{63}

 

Аналогичные проблемы обсуждались и в СССР, особенно в раннеперестроечном периоде. Критиковались основная провозглашаемая цель социальной политики — преодолеть социальное неравенство и средства ее достижения: установление "потолка" заработной платы, относительно высокая оплата неквалифицированного труда, недооценка качества работы и проявленной в труде инициативы. Как известно, эти меры в СССР сочетались с опережающим ростом общественных фондов потребления (ОФП), что также было направлено вроде бы на преодоление неравенства. На самом деле значительная часть ОФП, создаваемых трудом производителей, приходилась на долю номенклатурных чиновников, имеющих, как уже отмечалось, совершенно иную "систему жизнеобеспечения": при общем бесплатном образовании и здравоохранении функционировали элитные школы, больницы и здравницы, предоставляющие бесплатно услуги значительно более высокого качества, чем обычные; в закрытых распределителях можно было приобрести дефицитные и относительно дешевые товары. Но даже по доле государственных средств в национальном доходе, приходящейся на ОФП, СССР в середине 70-х годов XX в. отставал не только от США, но и от большинства стран Западной Европы. Информация об этом стала доступной широкой общественности в перестроечный период. Оказалось, например, что доля общего фонда заработной платы в национальном доходе неуклонно снижалась, составляя 54,8 % в 1908 г., 58,1 % — в 1928 г., 33,4 % — в 1950 г., 32,2 % — в 1960 г., 36,6 % — в 1985 г. [13,12]. Комментируя сопоставление затрат на решение проблем социальной защиты в США и Западной Европы, с одной стороны, и в СССР — с другой, исследователи обращали внимание на то, что "там" при наличии платных услуг для высокообеспеченных слоев населения "бесплатные" в большей степени доставались малоимущим и необеспеченным.

Однако социальные аспекты труда как объект социальной политики не исчерпываются вопросами оплаты труда, относящимися к сфере распределения. Существенную роль в социальной политике играют меры, направленные на улучшение условий труда, такое изменение содержания труда, чтобы он заинтересовывал производителя, способствовал проявлению инициативы и самореализации. Практические проблемы социальной политики сопряжены с научными, активно обсуждаемыми в мировой социологической литературе проблемами мотивации труда. Признано, что весомый вклад в их решение в 60-70-е годы (период наиболее активного их обсуждения) внес Ф. Херцберг [29; 30]. Он показал, что наиболее существенными факторами, моти-

{64}

 

вирующими труд работника, являются не оплата, условия или безопасность труда, а возможность самореализации, ответственность, совершенствование профессионализма. В соответствии с этим предлагались различные способы "индивидуального обогащения труда", посредством которых решались не только экономические, но главным образом социальные задачи — совершенствование личности работника, развитие его инициативы и ответственности. Все эти меры и способы, несомненно, следует отнести к области социальной политики.

Многие социологи считают, что значимость рассматриваемых аспектов труда повышается в связи с переходом от индустриального общества к постиндустриальному. В последнем существенно повышается роль не только знания и информации, но и духовных ценностей, ценностей самореализации. Как отмечают многие зарубежные исследователи, падение "трудовой морали", что подтверждается многочисленными эмпирическими исследованиями, связано с отрицательным отношением к труду ради денег. Управленцы и администраторы даже в большей степени, чем социологи, поддерживали значимость собственно социального аспекта реального отношения к труду [52]. С актуальностью проблем "этики индивидуального труда и личной ответственности" связывают и так называемый веберовский Ренессанс — возросший в 80-е годы интерес к концепции "хозяйственной этики" М. Вебера [20]. Специфика этой концепции состоит в том, что интерес к труду и трудовая активность рассматривались здесь не как результат погони за прибылью или материальным благополучием, а как проявление возвышенных ориентации, реализация духовных, религиозных ценностей.

Социальным аспектам труда большое внимание уделяли советские социологи в 70?80-х годах. Классической работой, где анализировались вопросы мотивации и стимулирования труда, являлась книга "Человек и его работа" (М., 1967). В этом труде описывались результаты проведенного под руководством А. Здравомыслова и В. Ядова исследования отношения к работе молодых рабочих Ленинграда. Украинские социологи аналогичные проблемы анализировали под углом зрения профессиональной ориентации молодежи [7; 19; 37; 49]. При этом профессиональную ориентацию они рассматривали как разновидность, частный случай ориентации, которая в соответствии с определением, предложенным социологом Ф. Филипповым, понималась как "осознание молодыми людьми своего места в социальной структуре общества, выбор будущего социального положения, путей его достижения и возможного в дальнейшем изменения" [49, 24-25]. Обеспечение реальных возможностей профессионального самоопределения

{65}

 

является одним из важнейших направлений социальной политики. Расширение круга таких возможностей, как и создание условий для самореализации и самовыражения в труде — все это направления социальной политики, активизирующие созидательные силы общества и обеспечивающие высокую производительность.

Важнейшим средством социальной политики, влияющим на созидательные силы и производительность, является трансформация собственности, то или иное сочетание различных ее форм. Такая трансформация, в конечном счете, не только обусловливает изменение личностных характеристик работника, но и приводит к далеко идущим последствиям в разных сферах общественной жизни, в культуре в целом. В этой связи целесообразно подумать, что может дать, например, политика, направленная на расширение масштабов использования частной собственности, основанной на личном труде. Известно, что даже К. Маркс положительно оценивал эту форму социальной организации труда: "Частная собственность работника на его средства производства есть основа мелкого производства, а мелкое производство составляет необходимое условие для развития общественного производства и свободной индивидуальности самого работника" [23, 773].

Разумеется, мелкая частная (индивидуальная) собственность не является эффективной там, где производство достигает крупных масштабов и поэтому она (в силу экономической неэффективности), как принято считать, "изживается", вытесняясь крупной капиталистической частной собственностью. Однако целесообразно выделить именно то обстоятельство, на которое обращают внимание многие исследователи: указанная форма социальной организации труда не только порождает особую заинтересованность работника в труде и повышение уровня его мастерства, но и способствует формированию более совершенного образа жизни, развитию личности и культуры. На это обстоятельство обычно указывают в связи с анализом условий формирования культуры Возрождения. Последняя — это не результат перестройки технического субстрата производства и его количественных параметров, а следствие качественного изменения труда, его организационно-экономических форм. Именно "... самодеятельный, деловой характер торгово-ремесленной жизни сделали средневековый бюргерский город идеальной и в общем уникальной лабораторией для самых разнообразных форм социального творчества" [41, 98]. Таким образом, решающую роль сыграла социальная организация труда: "Социально-экономическое обособление работника, превращение его в частного самодеятельного собственника как бы подтверждались его

{66}

 

производственно-технологической самостоятельностью и, накладываясь друг на друга, существенно повышали общественную производительную силу, которая, однако, реализовалась в наращивании не столько вещного богатства, сколько богатства и универсальности самих человеческих способностей" [41, 105].

Эффект самодеятельного труда целесообразно удерживать и в крупномасштабном производстве. Подобные попытки делаются и в условиях коллективной капиталистической собственности, о чем свидетельствуют, в частности, программы "участия", "обогащения труда", о которых уже шла речь. Новые возможности возникли в связи с развитием наукоемких отраслей и компьютеризацией. Общественное развитие продемонстрировало необыкновенную живучесть мелкотоварного уклада, многообразие форм приобщения работника к производству в условиях капитализма, многоликость индивидуальной частной собственности. Всего этого не предвидел К. Маркс (да, возможно, это и невозможно было предвидеть в XIX в.), считавший, что капитализм искоренил мелкотоварное хозяйство и возврат к благоприятным для развития индивидуальности производственным условиям возможен лишь посредством "экспроприации экспроприаторов" и повсеместного создания общественной собственности. Индивидуальный труд, основанный на частной собственности, оказался оправданным (и экономически, и социально) в различных конкретно-исторических условиях. При этом следует учитывать, что в таких хозяйствах наблюдается наибольшее соответствие между субъективно-произвольным и объективно необходимым аспектами производственной деятельности. Здесь материальный интерес непосредственно ограничивает совершение действий, наносящих ущерб производству.

Итак, объектом социальной политики является прежде всего труд, его социальная организация, условия и формы осуществления. Однако таким образом создаются необходимые условия и для совершенствования распределения безотносительно к труду — распределения материальных благ и услуг, условий жизнедеятельности и существования. В целом функции распределительной политики, являющейся одним из видов политики социальной, с одной стороны, состоят в том, чтобы активизировать общественное производство, с другой стороны, социальная политика является средством обеспечения членов общества необходимыми условиями жизнедеятельности и существования. Во втором случае социальная политика так или иначе становится фактором, выравнивающим социальное положение различных групп и уменьшающим социальную дифференциацию.

{67}

 

В дискуссиях относительно общественно целесообразной социальной политики обращается внимание на то, что она должна быть направлена на выравнивание возможностей, а не результатов деятельности (вернее, наград за результаты). Выравнивание же возможностей может осуществляться в различных направлениях: создание условий для получения образования либо повышения уровня квалификации для различных этнодемографических групп, улучшение их материального обеспечения, организации системы квот, различных фондов, способов кредитования и т. д. Политика, направленная на изменение так называемой семейно-хозяйственной подструктуры, осуществляется посредством налогов (учитывающих так называемых иждивенцев), многообразной помощи многодетным семьям и семьям, потерявшим кормильца, инвалидам и прочим членам общества, потерявшим способность к труду. Социальная политика предполагает также учет социально-территориальных различий: климатических, экологических и других условий жизнедеятельности и существования населения, проживающего в различных регионах страны. Как отмечалось, в бывшем Советском Союзе эти условия, например, существенно различались вследствие обширности территории и различия исторических и других факторов, обусловливающих социально-экономический облик регионов.

В той или иной степени существует необходимость воздействия государства на профессионально-должностную и социально-трудовую подструктуры. В первом случае, например, посредством поощрения той или иной системы профессионально-должностного продвижения, во втором — через создание системы приоритетов относительно трудовых коллективов (государственных, кооперативных или частных, представляющих различные отрасли хозяйства). В основе всех этих мероприятий, как принято считать, должна лежать не только и даже не столько забота о совершенствовании общественного производства, сколько стремление государства руководствоваться гуманистическими принципами, его обязанность защищать и обеспечивать права своих граждан. Степень демократичности социальной политики часто оценивается также посредством размеров "социальной дистанции" между группами, имеющими наиболее высокий душевой доход, и теми, кто имеет самый низкий доход. Но эта дистанция может быть большей или меньшей в зависимости от того, какой процент населения попадает на высший или низший уровень. Приведем, например, данные, характеризующие социальную поляризацию различных стран в 1987 г. (когда СССР находился на начальной стадии последующих радикальных социально-эконо-

{68}

 

мических и политических преобразований). Сравнение 25 % населения с наиболее высоким доходом с 25 % населения с наиболее низким доходом свидетельствует о том, что доходы "высшей" группы превышали доходы "низшей" в США — в 6 раз, в Швеции — в 5 раз, в ФРГ — в 4 раза, в СССР, ГДР и Японии — в 2 раза. Тогда как сравнение 10 % "высших" и 10 % "низших" (так называемый децильный коэффициент) приводило к иным результатам: в США доходы "высших" оказывались в 14 раз выше доходов "низших", в Швеции — в 11 раз, в ФРГ — в 7 раз, в Японии — в 6 раз, в СССР — в 5 раз, в ГДР — в 4 раза, в Китае — в 3 раза. Несравненно большим этот разрыв оказывался, если сравнивались 5 и 5 %, 1 и 1 % и т. д. [31].

Однако вряд ли правомерно сравнивать доходы населения, находящегося в различных условиях — в странах, где узаконена частная собственность, а значительная ее доля капитализирована, и в странах, где она не узаконена и используется (только либо преимущественно) как личная собственность и где существуют различные источники дохода, которые фактически не фиксируются. На это обстоятельство указывал, например, известный противник социализма австрийский экономист Ф. Хайек. Ссылаясь на различные источники, свидетельствующие о существующей в СССР значительной социальной дифференциации, он отмечал: "Вероятно, мы обычно преувеличиваем разрыв в доходах, вызванный наличием или отсутствием собственности, и, соответственно, возможность устранения неравенства с помощью упразднения доходов от собственности" [47, 223]. Скорее всего, в социальном плане следует отдать предпочтение обществам, где большая часть населения занимает промежуточное положение (относится к средним слоям), а также тому, чем характеризуется (каким жизненным уровнем) это положение и насколько оно превышает прожиточный уровень жизни низких слоев.

Итак, социальная политика направлена не только на решение проблем труда, совершенствование в соответствии с определенными принятыми в государстве критериями социальных его сторон. Она направлена также на регулирование распределительных механизмов как непосредственно связанных с трудовой деятельностью (регулирование оплаты труда, профессионально-квалифицированного продвижения, профессионального обучения и т. д.), так и не связанных с ней непосредственно (регулирование семейно-хозяйственного статуса, социально-территориальных условий, социального положения демографических и этнических групп). В конечном итоге социальная политика направлена на изменение либо сохранение картины социальной стратификации.

{69}

 

Какое все это имеет отношение к гуманистическим принципам? Отвечая на этот вопрос, следует отличать так называемый новый гуманизм от гуманизма "старого", "классического", формирование и широкое распространение которого обычно связывают с эпохой Возрождения. "Новый гуманизм" — явление современное. Термин "новый гуманизм" использовал А. Печчеи для характеристики нового миросозерцания, которое необходимо для выживания современного человечества. Под "новым" гуманизмом А. Печчеи понимает "чувство глобальности, любовь к справедливости, нетерпимость к насилию" [28, 214]. Гуманизм нового созерцания (то, что роднит его со "старым", классическим гуманизмом) состоит в том, что в центре всего сущего на свете находится целостная человеческая личность и ее возможности. "Новый" гуманизм отличается от "старого" тем, что первый предполагает необходимость ограничения "гуманистического индивидуализма", признание "приоритета справедливости по отношению к свободе" [28, 222]. Проблема состоит в том, чтобы, руководствуясь необходимостью решения современных глобальных задач и следуя идеалам справедливости, обеспечить людям планеты скромный, но абсолютно необходимый уровень благосостояния и достойной жизни. При этом важно, чтобы каждый имел реальную и равноправную возможность для раскрытия заложенных в нем способностей. Эту проблему, по мнению А. Печчеи, необходимо решать на всех уровнях (межгосударственных и внутригосударственных отношений), ибо "внутреннее напряжение" приведет к непоправимым последствиям для человечества.

Для характеристики "нового" гуманизма важно, однако, учитывать следующие обстоятельства. Его представители настаивают на том, что его главная цель — "самовыражение и полное раскрытие возможностей и способностей человеческой личности" [28, 229]. Необходимо также проблемы реализации человеческих потенций ввести в круг проблем совершенствования человеческих качеств, духовного развития человека. Что же касается "равномерности распределения доходов", то речь идет не об уравнительности, достигаемой путем блокирования и запретов, а об обеспечении "некоего гарантированно минимального уровня жизни", который должен стать "неотъемлемым правом любого родившегося на свет гражданина" [28, 217]. Однако такую роскошь, как "гарантированный минимум для всех" (независимо от трудового вклада и способности к труду) общество и человечество могут позволить себе лишь при условии достижения определенного уровня национального (межнационального) богатства.

{70}

 

Рассматриваемая проблема дебатируется на Западе в связи с попытками определить модель так называемого социального государства в отличие от государства всеобщего благосостояния. Социальное государство плюс рыночная экономика — это попытка найти компромиссный "третий путь" и соединить высокую экономическую эффективность с социальной справедливостью [8, 16]. Сформулированная проблема, введенная в круг отечественных проблем социального реформирования, состоит прежде всего в том, как создать эффективную экономику, опираясь на широко трактуемую человеческую заинтересованность и многообразные стимулы, способствующие увеличению национального богатства и одновременно обеспечивающие социальную защищенность. Такая социальная политика должна стать неотъемлемым компонентом экономического и политического реформирования. Она не только обеспечивает гуманистический характер реформирования, но и делает его более конструктивным и успешным. Не следует забывать также, что социальное государство декларировано Конституцией Украины. Анализ же процессов реформирования, осуществляемого в постсоветском пространстве, свидетельствует о том, что основной порок происходящих преобразований обусловлен их отрицательными социальными последствиями. Разгосударствление и приватизация не привели к становлению рыночной демократии. В результате реформирования командные высоты экономики монополизированы гигантскими полугосударственными корпорациями, преследующими корыстные интересы, а мелкий и средний бизнес попал в правовые и экономические тиски и не способствовал ожидаемому развитию производства. Массовые группы работников оказались еще более отчужденными от созданной ими собственности и более бесправными, чем в советские время. Трудовая мотивированность не усилилась, а еще более ослабла. В результате производство не только резко сжалось, но и деградировало в структурном и технологическом отношении [14, 5-6]. Эту характеристику, которую дает Т. Заславская социальным последствиям реформирования в России, полностью можно отнести и к ситуации в Украине.

Результаты анализа эмпирических данных, характеризующих украинское "социальное пространство", свидетельствуют об ухудшении за последние годы практически всех социальных характеристик — в социологической литературе это называется "социальной ценой" реформирования. При этом важно сравнение результатов со стартовыми возможностями, которые имелись до реформирования, ибо сравнение, как

{71}

 

отмечалось ранее, — важная основа "социального самочувствия". Под "социальной ценой" реформирования понимается не только практическое отсутствие социальной защиты населения, ликвидация имеющихся ранее возможностей получения образования, медицинского обслуживания, рекреации и духовного развития, но и возможностей реализовать свои знания и квалификацию, найти работу по специальности либо такую, условия осуществления которой обеспечивали бы выполнение работником профессионального долга. "Социальная цена" реформирования, как оказалось, многообразна. Она отражается и в общих оценках изменения жизни, в пессимистической динамике ожиданий, свидетельствующей о масштабах "социальной цены" и о том, в какой степени она определена стартовыми условиями [33].

Указывая на непомерную "социальную цену" реформирования, следует иметь в виду, что она вряд ли является свидетельством временного состояния. Есть основания считать, что она характеризует определившуюся тенденцию, а социальные пороки даже при условии экономического развития могут и не преодолеваться, а еще более усугубляться в процессе дальнейших изменений. Реформаторские силы постсоветских обществ, провозгласив необходимость движения в направлении к экономике западного типа, но игнорируя социальную сферу, не приблизились, а еще более отдалились от современных западных обществ. Советская система распределения благ, по мнению профессора Мичиганского университета В. Шляпентох, была очень близка по духу системе распределения в западном мире. Вот почему всякое отступление от нее в сторону отказа от социальных гарантий есть отступление не от советского социализма, а от современного западного общества [1, 256]. Главное же состоит в следующем: в процессе реформирования значительно ухудшились социальные условия профессиональной и всякой трудовой деятельности, что в конечном счете определило и экономическую неэффективность осуществленных преобразований. Векторы социальных изменений, происходящих в современных западных странах и на постсоветском пространстве, повернуты в настоящее время как бы в противоположные стороны. И эта разнонаправленность заставляет задуматься над тем, к чему могут привести осуществляемые преобразования.

Резюмируя сказанное, отметим, что социальной является сфера взаимоотношений людей в связи с присвоением материальных условий и средств воспроизводства человека как субъекта общественной жизни. Стержнем социального являются отношения собственности — присвоения средств производства, рабочей силы, материальных благ и услуг.

{72}

 

Отношения собственности характеризуются прежде всего реально действующими механизмами владения, пользования и распоряжения средствами производства и рабочей силой, что является определяющей социальной характеристикой труда и обусловливает выделение социальных субъектов, взаимодействие которых образует социальную структуру общества.

Социальность характеризует не только дифференциацию общества по указанным признакам, но и взаимодействие, взаимозависимость выделенных по данным и другим признакам (богатство и доход) групп, связь между которыми образует целостность обществ. Социальный статус личности (группы) является, таким образом, понятием относительным, характеризующим место и роль в этой целостности одной группы (личности как представителя группы) в сравнении с другой (другими).

Объем материальных благ и услуг, необходимых для воспроизводства человека как субъекта общественной жизни (по поводу присвоения которых устанавливаются социальные отношения), носит конкретно-исторический характер. В настоящее время они включают также предметно-вещественные реалии, которые являются средством удовлетворения духовных потребностей, и многообразные услуги и условия (являющиеся одновременно "задельными" факторами материального производства), обеспечивающие получение образования, поддержание состояния здоровья (врачевание, экологически чистая среда), общекультурное и профессиональное развитие, рекреацию.

Целесообразная социальная политика должна прежде всего способствовать человеческой заинтересованности в труде, стимулировать человеческую деятельность, направленную на производство национального богатства. Лишь на этой основе можно обеспечить реализацию гуманистически ориентированных программ совершенствования человеческих качеств и социальной защиты населения. Такая политика должна быть необходимым компонентом социального реформирования, поскольку именно она обусловливает расширение социальной базы реформ, заинтересованное участие широких масс населения в общественных преобразованиях.

{73}

 

Список использованной и рекомендуемой литературы

 

1.  Барг М. А. Категории и методы исторической науки. — М.: Наука, 1984.

2. Бердяев Н. А. Философская истина и интеллигентская правда // Вехи. Из глубины. — М.: Правда, 1991.—С. 11-30.

3.  Бех В. П. Социология и социальное // Социол. исслед. — 1992. — № 1. —С. 157.

4.  Бодрийяр Ж. Система вещей. — М.: Рудомино, 1995.

5.  Босков А. От общественной мысли к социологической теории // Г. Беккер, А. Босков. Современная социологическая теория. — М.: Иностр. лит., 1961.

6.  Бурдье П. Социальное пространство и генезис "классов" // Вопр. социол. — Т. 1. — № 1. — 1992. — С. 17-36.

7.  Головаха Е. И. Жизненная перспектива и профессиональное самоопределение молодежи. — К.: Наук, думка, 1988.

8.  Гутник В. П. Социальное государство: тупик или возможность обновления? // Куда идет Россия?.. Трансформация социальной сферы и социальная политика. — М.: Дело, 1998. —С. 15-23.

9.  Давыдов Ю. Н. Введение. Теоретическая социология и ее история // Очерки по истории теоретической социологии XIX — начала XX в. — М.: Наука, 1994. — С. 5-6.

10.  Данилов В. П. Падение советского общества: коллапс, институциональный кризис или термидорианский переворот? // Куда идет Россия?.. Кризис институциональных систем: век, десятилетие, год 1999. — М.: Логос, 1999. —С. 11-28.

11.  Дюркгейм Э. О разделении общественного труда // Э. Дюркгейм. О разделении общественного труда. Метод социологии. — М.: Наука, 1991. — С. 3-390.

12.  Зайченко А. Имущественное неравенство // Аргументы и факты. —1989. — №27.

13.  Зайченко A.C. США — СССР: личное потребление (некоторые сопоставления) // США. Экономика, политика, идеология. —1988. — № 12. —С. 12.

14.  Заславская Т. И. Социальные результаты реформ и задачи социальной политики // Куда идет Россия?.. Трансформация социальной сферы и социальная политика. — М.: Дело, 1998. — С. 3-15.

15.  Заславская Т. И. Творческая активность масс: социальные резервы роста // ЭКО. — 1986. — № 3.

16.  Заславская Т. И. Экономика сквозь призму социологии // Российское общество на социальном изломе: взгляд изнутри. — М.: Моск. высш. шк. соц. наук, 1997. — С. 299.

{74}

 

17.  Заславская Т. И., Рывкина Р. В. Социология экономической жизни. — Новосибирск: Наука, 1991.

18.   Коган M. С. Человеческая деятельность. — М.: Политиздат, 1974.

19.   Костенко Н. В.. Оссовский В. Л. Ценности профессиональной деятельности. — К.: Наук, думка, 1966.

20.  Кризис буржуазной "хозяйственной этики" и возрастание интереса к Максу Веберу // Буржуазная социология на исходе XX века. Критика новейших тенденций. — М.: Наука, 1986. — С. 92-100.

21.   Лавровский В. М., Барг М. А. Английская буржуазная революция (некоторые проблемы английской буржуазной революции 40-х годов XIX в.). — М.: Наука, 1958.

22.   Маркс К. Введение (Из экономических рукописей 1857-1858 годов) // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. — Т. 12. — С. 709-738.

23.   Маркс К. Капитал. Т. 1 // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. — Т. 23. — С. 43-784.

24.   Маркс К. Наемный труд и капитал // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. — Т. 6. — С. 428-459.

25.   Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. — Т. 3. — С. 7-54.

26.   Мокляк H.H. Социальные отношения: структура и формы проявления. — К.: Наук, думка, 1986.

27.   Новая концепция истории европейского крестьянства эпохи феодализма // Общественные науки в СССР. — Сер. 5. — 1988. — № 6.

28.   Печчеи А. Человеческие качества. — М.: Прогресс, 1980.

29.   Пилипенко В. Е. Организация. Труд. Эффективность. — К.: Наук, думка, 1991.

30.   Пилипенко В. Е., Поддубный В. А., Черненко И. В. Социальный морфогенез: эволюция и катастрофы (синергетический подход). — К.: Наук, думка, 1993.

31.   Попов А. Богатые и бедные // Аргументы и факты. — 1989. — № 42.

32.   Попова И. М. Стимулирование трудовой деятельности как способ управления. — К.: Наук, думка, 1976.

33.   Попова И. М., Кунявский М. Б. Социальная цена запаздывающей модернизации // Социол. журн. — 1997. — № 3^. — С. 20-27.

34.   Руткевич M. Н. Диалектика и социология. — М.: Мысль, 1980.

35.   Рывкина Р. Персонажи и призраки социального мира // Знание — сила. — 1988. — № 9.

36.   Рывкина Р. В. Экономическая социология переходной России. Люди и реформы. — М.: Дело, 1998.

37.   Семья и воспроизводство структуры трудовой занятости. — К.: Наук, думка, 1964.

38.   Смирин В. М. Римская familia и представления римлян о собственности // Быт и история.— М.: Наука, 1988.—С. 18-40.

39.   Сознание и трудовая деятельность (ценностные аспекты создания, вербальное и фактическое поведение в сфере труда). — К.; Одесса: Вища шк., 1985.

{75}

 

40.   Сорокин П. Проблема социального неравенства // П. Сорокин. Человек. Цивилизация. Общество. — М.: Политиздат, 1992.

41.   Сунягин Г. Ф. О некоторых предпосылках культуры Возрождения // Вопр. философии. — 1985. — № 7. — С. 94-102.

42.   Тарасенко В. И. Социология потребления: методологические проблемы. — К.: Наук, думка, 1993.

43.   Травин И. И. Материально-вещная среда и социалистический образ жизни. — Л.: Наука, 1979.

44.   Фирсов Б. М., Кисилев И. Г. Структура повседневной жизни русских крестьян XIX века // Социол. исслед. — 1992. — № 4. — С. 3-14.

45.   Франк С. Л. Политика и идеи (о программе "Полярная звезда") // С. Л. Франк. Соч. — М.: Правда, 1990.

46.   Франк С. Л. Этика нигилизма // С. Л. Франк. Соч. — М.: Правда, 1990.

47.   Хайек Ф.А. Дорога к рабству//Новый мир. —1991. —№ 7. — С. 177-230.

48.   Чапская И. Имущественное положение граждан в трансформирующемся обществе // Социология: теория, методы, маркетинг. — 1999. — № 3. — С. 63-75.

49.   Черноволенко В. Ф., Оссовский В. Л., Паниотто В. И. Престиж профессий и проблема социально-профессиональной ориентации молодежи (Опыт социологического исследования). — К.: Наук, думка, 1979.

50.   Шкредов В. П. Экономика и право. О принципах исследования производственных отношений в связи с юридической формой их выражения. — М.: Экономика, 1967.

51.   Шляпентох В. Э. Равенство и справедливость в России и в США // Социол. журн. — 1998. — № 3-4. — С. 250-258.

52.   Шпакова Р. Л. Кризис трудовой этики? // Социол. исслед. — 1990. — № 1. — С. 147?151.

53.   Штаерман Е. М. Мораль угнетенных классов римской империи. — М.: Изд-во АН СССР, 1961.

54.   Энгельс Ф. Анти-Дюринг // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. — Т. 20.

55.   Ядов В.А. Размышления о предмете социологии // Социол. исслед. — 1990. — № 2. —С. 12.

56.   Lenski G. Е. Power and Privilege. A Theory of Social Stratification. — The University of North Caroline Press, 1984.

57.   Perseil C. Understanding society. An introduction sociology. — N. Y.: Harper and Row, Publishers Inc., 1977.

58.   Weber M. Class, status and power II Class, status and power. Social stratification in comparative perspective/ Ed. by P. Bendix, L. Lipset.— N.Y.,—1966. —P. 21-27.

59.   Shaefer R. T, Lamm R. P. Sociology.— N. Y.: McGraw-Hill, 1992.

60.   The Continuing Debate on Equality II Class, status and power. Social stratification in comparative perspective/ Ed. by P. Bendix, L. Lipset.— N.Y., 1966. —P. 47-96.

{76}

 

 

Контрольные вопросы

 

1. Специфика социальной сферы общества. Особенности социальных отношений в сравнении с отношениями экономическими и правовыми. В каком смысле употребляется категория "социального", когда социальная сфера и социальные отношения общества рассматриваются как специфические, отличные от других его сфер и отношений общества?

2. Взаимосвязь экономических, социальных и правовых отношений. Исторические примеры этих отношений. Всегда ли эти отношения соответствуют друг другу?

3. Конкретно-исторический характер материальных условий жизнедеятельности, необходимых для формирования человека как полноценного члена общества. Тенденции развития человеческого общества: обусловливает ли развитие общества расширение объема благ и услуг, необходимых для максимального развития человеческого потенциала общества?

4. Труд как важнейший компонент социальной сферы жизнедеятельности общества. Какие проблемы труда относятся к социальным?

5. Категория "собственность" как экономическая, социальная и правовая. Можно ли социальные проблемы свести к проблемам "совершенствования собственности"?

6. Факторы, обусловливающие социальную структуру общества. Всегда ли социальная структура носит иерархический характер? Чем это определяется? Что такое социальная поляризация?

7. Основные направления социальной политики. Примеры социальной политики различных государств. Любое ли государство осуществляет социальную политику?

8. Какие условия необходимы для создания "социального государства"? Социальное государство: миф или реальность?

 

 

Тематика рефератов

 

1. Социальная сфера экономической жизнедеятельности общества.

2. Труд в контексте социальной сферы жизнедеятельности общества.

3. Собственность как компонент социальных отношений.

4. "Внеэкономические" факторы социальной дифференциации.

5. Социальное государство: сущность и перспективы построения в современной Украине.

6. Модели социальной защиты в украинском государстве.

{77}